«Вы хотите, чтобы в рамках абсолютной демократии победили нацисты? Вы согласны, что если всем участникам политического процесса в России дать равные доли телеэфира, то победят самые мрачные силы, от которых вам придется бежать за границу?»
Я сидел в кафе и отвечал на вопросы близкого ко Двору политического обозревателя. Спорить было трудно. «Образованные классы в России вот уже много веков боятся народа, — говорил он. — А что, нет? Вам нравится, что хам больше уже не в электричке, что хам теперь у нас сверкает зубом из «Порше Кайен»? Не лицемерьте — повторите за мной: «Как отвратителен средний класс».
Я сопротивляюсь придворному обозревателю: «Вы сами вытеснили сознательных людей из сферы политики, превратили их в счастливое быдло. Вы отрубили ножки ребенку, который не умел еще ходить, а теперь укоряете свою жертву. Вы лишили их возможности дискуссии, вы отняли у них взгляд за горизонт, вы превратили их в сообщников клептократической власти». И так далее.
И мы оба недоговаривали.
Не было же никакого обманутого народа. Ни сейчас, ни в прошлом веке, ни в позапрошлом. Мы оба говорим об умозрительной категории. Народ не субъект истории. Элиты в России играют так, будто народ даже и не объект. Его игнорируют начисто. Марксисты попробовали не игнорировать и пообещали землю. Народ включился в делание истории и вернул крепостничество. Правда здорово? Он сам отказался от субъектности. Всякий раз, когда нашему народу дают волю, он выбирает ответственное патерналистское рабство в духе «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя. «Удалое, разухабистое, богатырское рабство», — характеризует Алина Витухновская.
Тогда, может быть, правильно относиться к народу-ребенку с жалостливым сочувствием, с трогательной любовью? Гордиться им даже, ведь речь о геройском ребенке, способном к высочайшей жертвенности ради Отца? Может быть, правильно научить народ-ребенка читать и писать, пользоваться ножом и вилкой и сливать за собой воду в клозете, но не требовать от него слишком многого. Не ставить его перед необходимостью ответственных решений в сложных парадигмах. Представьте, вы спрашиваете ребенка, хочет ли он заниматься фортепьяно или игрой на гитаре. А теперь представьте, что вы спрашиваете ребенка, предпочтет ли он амфетамин или морфины. Это педагогично? А кто решает, что спрашивать? Взрослые? А кто взрослые? Америка? Европа? Кремль? Шестидесятники? Иная интеллигенция? Вы же понимаете, что решает не сам ребенок, а то он хрен знает чего нарешает. Правильно? И мы демократы после этого? Мы злимся на Путина за то, что он не привлекает нас к воспитанию обожаемого народа-ребенка, что он его портит и растлевает. Потому что Путин понабрал ребеночку в воспитатели не аристократов духа вроде нас с вами, а недалеких наперсточников, правильно? А сами-то мы — мы готовы отдать безраздельную власть дитяте-имбецилу с нацистскими тараканами в голове? Мы действительно готовы дать ему фармацевтически чистую свободу?
Ну не настолько, мы же тоже его побаиваемся, понятное дело, к демократии его надо готовить. Мы бы готовили — важен вектор, который сейчас совсем в другую сторону. Мы постепенно дали бы ребенку вырасти под нашим педагогичным, меритократическим надзором, а потом с гордостью хлопали бы в ладоши, когда он, совсем уже демократически зрелый, выбрал бы Терминатора. Так?
