Решение Владимира Путина объявить миссию группировки российских воздушно-космических сил (ВКС) в Сирии «в целом выполненной» и начать вывод ее «основных сил» стало абсолютной неожиданностью — и для российского политического истеблишмента, и для Асада, и для Запада, — вообще для всех игроков, так или иначе вовлеченных в сложнейшую сирийскую партию. Ничто его не предвещало, никто о нем не заикался даже как о возможном варианте. То есть он, конечно, был возможен, но только не сейчас.
Во-первых, Россия заявила о себе как о гаранте межсирийского перемирия, которое худо-бедно держится уже три недели, и сейчас вступает в самую важную фазу, ибо только что в Женеве начались межсирийские переговоры, а сирийская оппозиция наконец-то готова к реальному диалогу с Москвой, о чем ее представители в Женеве уже заявили. Тут важно понимать: не все зацикливается на дипломатах, на сирийском театре роль переговорщиков в последнее время довольно активно (и эффективно) выполняют наши военспецы, координируя соблюдение режима перемирия в крупнейших провинциях Латакия, Идлиб, Хама, Хомс... То есть разговоры о том, что Путин уходит из Сирии, чтобы облегчить межсирийский переговорный процесс, — нонсенс.
Во-вторых, на 13 апреля в Сирии объявлены внеочередные парламентские выборы. Режим Асада, конечно, проведет их и без России — отступать-то уже некуда. Но только российское военное присутствие — это для Асада и его сторонников важнейший фактор моральной поддержки. Лишись они вдруг ее — и написанный заранее сценарий «плюралистического голосования» (по итогам которого большинство мест в новом парламенте должна получить, конечно же, коалиция во главе с асадовской партией «Баас») может рассыпаться.
Тем не менее Путин делает решительный шаг — уходим.
И этот экспромт — с выводом «войск» — будет посильней истории с их «вводом», поскольку неотвратимость сирийской операции многим была понятна уже в конце сентября, когда Путин летел в Нью-Йорк, вроде бы выступать в ООН, а на самом деле — обо всем предупредить Барака Обаму.
Что сподвигло нашего президента на это? Думаю, самое сильное чувство из всех, которые в нем живут, — обида.
Путин получил второй «удар в спину»: после турецкого президента Эрдогана — от иранских аятолл, которых тоже считал союзниками. Буквально за несколько часов до того, как было озвучено его решение по Сирии, с переговоров в Тегеране вернулся министр энергетики РФ Александр Новак. Вернулся восвояси: Иран отказался присоединяться к достигнутой в середине февраля договоренности РФ и трех стран ОПЕК — Саудовской Аравии, Катара и Венесуэлы — о заморозке добычи нефти ради «стабилизации рынка». И что особенно могло разозлить Путина, для которого вопрос о цене на нефть — это по сути вопрос власти: Иран с середины февраля не говорил Москве ни «да», ни «нет», то увещевая посулами, то выпрашивая «дополнительное время».
Правда, вернувшись в Москву, министр Новак попытался смягчить ситуацию: дескать, «желание Ирана увеличить добычу и восстановить свою долю на мировом рынке полностью понятно».
Понятно-то оно понятно, но только России от этого не легче: сейчас Иран экспортирует более 1,4 млн барр. в сутки и в течение трех месяцев собирается довести этот показатель до 2 млн барр. То есть аятоллы, про которых мы думали, что они друзья, полностью отказываются войти в наше непростое положение. А ведь мы прошлым летом в их непростое — вошли. Дважды, согласно различным данным, в Москву приезжал глава иранского Корпуса стражей генерал Сулеймани, дважды убеждал Москву, что ее помощь с воздуха переломит ситуацию на сирийском военном театре в пользу сил Башара Асада, которые, несмотря на помощь Ирана, несут тяжелые потери и теряют одну провинцию за другой — добровольцы-шииты из «Хезболлы» и Корпуса стражей бессильны, а иранскую авиацию Америка в Сирию не пустит никогда.
Путин, соглашаясь на сирийскую операцию, не мог не метить далеко: ведь с Ирана вот-вот снимут санкции, а сдержать выброс иранской нефти на мировой рынок можно будет, договорившись по-своему, как договариваются между друзьями. Как привык «по жизни».
Но в итоге аятоллы «кинули» его. А раз так, то и мы уходим из Сирии, ребята. А вы покуда — воюйте. Авось, что получится без нас. А мы, когда нам надо будет, — вернемся. Благо, есть куда: базы в Тартусе и Латакии остаются на месте.
Вообще-то в политике обида — плохой и опасный советчик. Ничуть не лучше желания насолить одним, заключая непрочные и летучие союзы с другими. Особенно на Востоке, который, как известно, — дело тонкое.
