#Сюжеты

#Театр

Сила немоты

2017.08.28

Фестиваль «Территория» открылся громкой премьерой: поляк Гжегож Яжина поставил в Театре Наций «Ивонну, принцессу Бургундскую»

Блаженную Ивонну убивают за инакомыслие (Сергей Епишев, Дарья Урсуляк, Михаил Попов)

На афише спектакля — фотопортрет темнокожей девушки с застывшим в глазах диким, животным страхом. Таким образом авторы заявляют главную тему драмы — ксенофобия, ненависть к чужому, непонятному, другому.

Но российский контекст изменил лицо постановки: инаковость превратилась в инакомыслие, за которое убивают.

Тайные знаки

Польский режиссер Гжегож Яжина впервые работает с русскими артистами на русской сцене, хотя его имя российским театральным людям известно давно: Яжина — один из лидеров современного европейского театра, бунтарь и интеллектуал, не признающий никаких табу в культуре, исповедующий театр смелых идей и открытых эмоций. К знаменитому тексту польского философа и авангардиста Витольда Гомбровича он обращается уже в третий раз: свою первую «Ивонну» он поставил у себя на родине в 1997 году, затем сочинил либретто к одноименной опере и теперь выбрал эту пьесу для постановки в Москве.

«Ивонна» давно стала классикой — ее ставят по всему миру наряду с абсурдистскими драмами Ионеско и Беккета, хотя на российскую сцену она пришла сравнительно недавно и сразу стала одной из самых востребованных. «Ивонну» ставили Владимир Мирзоев в Театре Вахтангова, Алексей Левинский в «Эрмитаже», Олег Рыбкин в Новосибирском «Красном факеле». И каждый раз удивительно живучий и современный текст, написанный в конце тридцатых годов прошлого века, поражал новыми смыслами и парадоксальными акцентами, погружающими нас даже не в сегодняшний, а в завтрашний день.

МОЛЧАНИЕ ИВОННЫ РАЗРУШИЛО ТО, ЧТО НЕ СМОГЛИ ПОБЕДИТЬ НИ РЕВОЛЮЦИИ, НИ ВОССТАНИЯ. ОНО ПРОБУДИЛО ОТВЕТНУЮ НЕНАВИСТЬ, СТРАСТНОЕ ЖЕЛАНИЕ УБИТЬ МОЛЧАЩЕГО

В Театре Наций «Ивонна» — почти антиутопия, мрачное, страшное даже не предупреждение, а предзнаменование, перед неизбежностью которого можно только смириться. Актуальность пьесы Яжина подчеркивает резко врывающимися в ткань спектакля информационными блоками, когда бесстрастный металлический голос диктора опрокидывает на нас сенсационные новости из разных сфер — то новых технологий, то исторических открытий, то общественных явлений. Впрочем, в какой-то момент сценическая реальность побеждает правду жизни и опережает ее по части социальной и политической остроты.

Гений Гомбровича словно зашифровал в «Ивонне» тайные знаки, которые проявляются как симпатические чернила при определенной атмосфере. Угадать и воссоздать эту атмосферу — вот главная задача постановщика. Яжина — как настоящий театральный мыслитель — безусловно знал, какими способами этого добиться. Но вряд ли он мог предположить, какую значительную роль в этом поиске сыграет российская действительность, пресловутая «российская почва», не желающая вписываться в мировой контекст, а истерично требующая своего «особого пути». Ну что ж, требовали? Получайте.


 

Голые короли

А получилась — про силу молчания, про отчаяние немоты. У Ивонны почти нет слов, всего несколько таинственных реплик и пронзительный, оглушительный крик, от которого взрываются стекла и закладывает уши. Ивонна — странная девушка с короткой стрижкой, в бесформенном мешковатом комбинезоне — попадет в самую сердцевину высшей власти, где в нее влюбляется рефлексирующий наследник и, чтобы досадить своим родителям, объявляет своей невестой. Молчащая Ивонна словно призрак бродит по дворцовым покоям, раздражая его обитателей своим блаженным обликом — то ли сумасшедшей, то ли святой. Ивонна не кланяется и не гнется, смеется над тем, что в этих стенах вызывает священный трепет, пристально вглядывается в то, во что вглядываться не принято, и никогда не отводит глаз, даже если ей связывают руки и угрожают ножом. Этот душераздирающий взгляд Ивонны выжигает из властителей все их тайные пороки и припрятанные грехи, превращая благовоспитанных успешных аристократических особ в отвратительных трусливых монстров. Маски валятся вместе с одеждой — и к финалу короли буквально оказываются голыми, и скрыть эту омерзительную наготу не в состоянии даже спешно водруженная на голову сверкающая корона.

Высшее руководство королевства — Камергер (Сергей Епишев), Игнатий (Александр Феклистов), Маргарита (Агриппина Стеклова)

Молчание Ивонны разрушило то, что не смогли победить ни революции, ни восстания. Именно молчание пробудило ответную ненависть, страстное желание убить молчащего, расправиться с этой чертовой молчаливой тварью, вытащившей на свет все, что было так тщательно и, казалось, навечно припрятано.

Ивонна — одиночка, органически не способная на фальшь, она сама по себе — камертон, задающий чистую ноту. Потому так саморазоблачительны дребезжащие, каркающие голоса обитателей королевского дворца, давно утерявших слух, а вместе с ним — способность отличать правду от лжи, добродетель от порока, преступление от долга. Да, действительно, все начинается с чистоты взятой ноты, с невозможности соврать. Как тут не вспомнить знаменитую формулу одного из самых стойких инакомыслящих, Андрея Синявского, о «стилистических разногласиях» с властью.

Измена (Дарья Урсуляк, Михаил Тройник, Мария Фомина)

Горло молчащего

Гжегож Яжина привез с собой свою постановочную команду, в которую, в числе прочих, вошли художница по костюмам Анна Ныковска (Анна не только постоянный соавтор спектаклей Яжины, но и его девушка) и блистательный современный художник Петр Лакомы (это его дебют в качестве сценографа).

Визуальный образ спектакля — это самодостаточное художественное пространство, где цветовая гамма, световые блики, неоновые всполохи, причудливые видеоинсталляции — не фон для действующих лиц, а их полноправные партнеры, порой весьма агрессивные, подминающие под себя актеров. А еще звуковая дорожка, почти непрерывно звучащая — то шорохом, то сиреной, то чиркающим по бумаге карандашом, то внезапной музыкой, то гудящей уличной толпой. А еще необычайной сложности костюмы, преображающие героев от сцены к сцене, — костюмы, от которых избавляешься постепенно, как от рудиментов и атавизмов, в виде оторванных рукавов, лопнувших на спине пиджаков, падающих юбок и разодранных платьев.

Правда торжествует недолго (Ивонна — Дарья Урсуляк)

Свет на сцене мутный, рассеянный, вязкий, как туман, лица актеров, обычно облагороженные софитами, здесь выглядят зловещими, почти утратившими человеческие черты.

При всем богатстве и разнообразии постановочных приемов «Ивонна» — в высшей степени актерский спектакль, в котором нет ни одного случайного назначения — даже на роли второго плана.

РАЗДВОЕНИЕ, ПЕРЕРОСШЕЕ В БЕЗЖАЛОСТНУЮ ВОЙНУ С СОБОЙ, СО СВОИМ ИСТИННЫМ СУЩЕСТВОМ, СО СВОИМ ОТРАЖЕНИЕМ, НАСТИГАЕТ КАЖДОГО УЧАСТНИКА ДРАМЫ

Ивонна Дарьи Урсуляк — существо почти инфернальное, девушка со звезды, излучающая одновременно благостность и опасность. Пластика дикого зверька сочетается в ней с томным женским эротизмом, доверчивая улыбка ребенка незаметно трансформируется в дьявольскую насмешку. Словно и не принадлежат ей ни тело, ни глаза, ни губы, словно кто-то ломает ее изнутри и рвется наружу.

Изгнание бесов (Агриппина Стеклова и Мария Фомина)

Королевская чета в исполнении Александра Феклистова и Агриппины Стекловой — это торжество вседозволенности и абсолютного нравственного растления, закамуфлированное под респектабельность и пуританство. Им предстоит пройти сложнейший путь — от пресыщенных и развращенных властью тиранов до обезумевших от страха все это потерять, затравленных стариков.

Романтического героя пьесы — принца Филиппа — актер Михаил Тройник разложил на части, как раскладывают крыс в лабораториях, и ужаснулся, обнаружив, что «голубая кровь» ничем не отличается от крысиной. То, что он принимал за принципиальность, оказалось гордыней, то, что за бунтарство, — малодушием, а то, что за смелость, — трусостью.

Раздвоение, переросшее в безжалостную войну с собой, со своим истинным существом, со своим отражением, настигает каждого участника драмы. И король снова и снова насилует и убивает, натягивая на руку латексную перчатку, как презерватив, и тайный порок похоти разрывает закованное в целлулоид тело королевы, и нож предательски дрожит в руках принца, склонившегося над горлом Ивонны.

Это маниакальное желание перерезать горло молчащему — одна из главных метафор спектакля, словно отвечающая на вопрос диктора: «Помните, когда вы в последний раз собирались что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? А что если меньшинство — это молчаливое большинство?»

Фото: Мария Зайвый/пресс-служба театра Наций

Shares
facebook sharing button Share
odnoklassniki sharing button Share
vk sharing button Share
twitter sharing button Tweet
livejournal sharing button Share