#Культура

#Политика

«Груз 200» Алексея Балабанова — бескомпромиссный приговор, вынесенный загнивающей советской империи

2009.12.03 |

Гусятинский Евгений

Кто еще не видел «Груз 200» Алексея Балабанова, наверняка уже слышал, что это, во-первых, самое скандальное современное русское кино. Во-вторых — бомба, чей взрывной эффект превосходит шум и ярость вокруг балабановского «Брата», «Брата-2» и «Войны». В-третьих — бескомпромиссный приговор, вынесенный загнивающей советской империи (действие происходит в символичном и переломном 1984 году), и одновременно — констатация, что ее агония продолжается и поныне.

При всех, мягко говоря, сложных и противоречивых отношениях с эпохой, при абсолютном понимании ее чудовищности, Балабанов не открещивается от прошлого, не пытается его забыть, то есть предать. В противном случае это был бы такой же обман, как сочинение романтических дифирамбов Стране Советов, проскальзывающих сегодня все чаще и чаще на телеэкранах.

Балабанов добивается сверхточности советских типажей (среди них — милиционер, интеллигент, партийные работники, молодые стиляги), создает физически ощутимую атмосферу затхлого коммунального быта, уравненного с бытием, передает осязаемость, липкость предметного мира. Достаточно одного взгляда на экран, чтобы те, кто жил или родился в восьмидесятые, испытали сопричастность, кровную связь с реальностью «Груза 200». Балабанов поворачивает нас лицом к самим себе — процедура тяжелая и неизбежная в случае просмотра, но, по свидетельству многих, почти катарсическая. С другой стороны, режиссером задана колоссальная аналитическая дистанция, которая придает фильму многозначность, провоцирует бесчисленные трактовки, ни одна из которых, впрочем, не будет исчерпывающей.


Главную героиню Анжелику (Агния Кузнецова) приковал к кровати миллиционер-маньяк

В какой-то момент развешанные в кадре транспаранты «Слава КПСС!», красная майка с надписью «СССР», позднесоветские шлягеры, вид Черненко, бубнящего чтото из раздолбанного телевизора, — в общем, весь детально воспроизведенный интерьер советской жизни начинает казаться существующим для того, чтобы отстранить и подчеркнуть куда более фундаментальные вещи, нежели распад отдельно взятого режима. Один только взгляд милиционера и маньяка Журова (Алексей Полуян) внушает такой метафизический ужас, что невольно задумываешься о безнаказанности и легитимности зла в более широком масштабе, нежели крохотный — к тому же вымышленный — город Ленинск с его дымящими индустриальными трубами и облезлыми многоэтажками. «Груз 200» — тот случай, когда всякая, даже самая изощренная интерпретация окажется всего лишь защитной реакцией, бессильной примирить с фильмом. Раньше балабановским лентам вменяли грубую идеологичность и на том успокаивались. Покупаясь на обманчивую режиссерскую простецкость, на жанровость самых его известных картин, отмахивались от них дешевыми разговорчиками про «ксенофобию» и «апелляцию автора к низменным инстинктам». Хотя на самом деле и «Брат», и особенно «Брат-2» выставляли напоказ, иронично обыгрывали фобии общества. Они действовали и как лакмусовая бумажка для проявления общественных настроений, и как красная тряпка для настоящих идеологов. «Груз 200» в этом смысле работает еще более мощно. Только под него вряд ли получится подложить какую-либо комфортную или утешительную идеологическую подушку. Привычные и даже непривычные рассуждения о «мерзостях совка» не принесут облегчения, так же как и заклинания жертвы Журова о том, что она «дочь секретаря райкома партии». Не случайно среди противников фильма нашлись и правые, и левые, и коммунисты, и демократы.

В «Грузе 200» по-настоящему пугают не сцены насилия и жестокости, сделанные, как и весь фильм, на тончайшей грани между натурализмом и условностью. Ошарашивает режиссерская отвага, позиция и ум в предъявлении как советской реальности, так и мифов о ней. Эти качества проявляются не только в отсутствии ностальгии, но и в отсутствии какой-либо «тоски по лучшей жизни». В частности, поэтому «Груз 200» с его зашкаливающим физиологическим ужасом, не является тем, что принято обозначать смутным термином «чернуха». Напротив, Балабанов сохраняет недюжинное хладнокровие и ни на секунду не дает усомниться в фатальной преемственности то ли разных, то ли всетаки одинаковых времен.

Shares
facebook sharing button Share
odnoklassniki sharing button Share
vk sharing button Share
twitter sharing button Tweet
livejournal sharing button Share