#Главное

#Суд и тюрьма

«Единственный критерий — жадный зрительский интерес»

2009.06.04 |

Артур Соломонов

Олег Табаков — The New Times

Олег Табаков — один из немногих деятелей советского театра, успешно вписавшихся в новые экономические условия. Художественный руководитель МХТ и «Табакерки» рассказал The New Times, почему сравнивать советский театр с современным — бессмысленно


Это уже стало трюизмом: испытание рублем — никак не легче, чем испытание идеологией, испытание достатком — не менее трудное, чем испытание цензурой. Но вот Александр Солженицын нам в 1962 году говорил: и там, за чертой, есть возможность выбора.

Делать свое дело

Театр я строил старым дедовским способом. Конечно, ученики совершают разные поступки, но я их люблю, и когда кто-то из них уходит, переходит на другие орбиты... Люблю все равно. Потому что за любовь ничего требовать нельзя, иначе это уже прейскурант услуг борделя... Некоторые говорят: вот видите, как было, ах, какой театр был... Я предпочитаю делать свое дело. Я ведь ничего другого не умею, и ничто другое мне радости полноценной не приносит: вот я прихожу на спектакль с давлением 180 на 140, после измеряю — 137 на 80. Так что для меня компенсаторные возможности театра доказаны не словами, а, прости, физиологией. А иначе чего бы я барахтался? Мне 74 года будет в этом году. Что мне еще нужно? Покой и воля. Но променять покой и волю после смерти Ефремова на руководство МХАТом... Зачем мне это надо, старому дураку?

«Современник» строился на принципах «товарищества на вере». Сегодня это возможно?

Романтический идеализм в «Современнике» приводил нас к распределению заработной платы между всеми — и ведущими, и не очень ведущими артистами, заставлял первых актеров труппы играть в массовых сценах. Это было живым первые лет 6–7. А еще через три года Ефремов ушел во МХАТ. Во многом из-за того, что идеи были исчерпаны. Так что не надо идеализировать прошлое.

А насчет зрителя вот что я скажу: соответствовать надо его надеждам. Вот я выхожу на сцену, и зрители аплодируют. Это приятное и очень ответственное обстоятельство. Это означает, что я их редко разочаровывал — как тогда, так и сейчас. Сыграл — и иди домой с чистой совестью. А иногда и не совсем с чистой. (Смеется.)

А насчет нового времени, старого времени... Рецепты-то ведь прежние: сейте разумное, доброе, вечное... «Талант — единственная новость, которая всегда нова». И заповеди Христовы никто не отменял.

То есть вопрос искусства ностальгического — советского, антисоветского, просоветского — для вас бессмыслен...

Абсолютно! Вот если бы мы с тобой прочли рецензии тридцати-сорокалетней давности, наверное, в них было бы скепсиса ничуть не меньше, чем высказывают сегодняшние театроведы по поводу современного театра...

Одним из лейтмотивов критики 20-х годов было — «никогда еще театр не переживал такого кризиса». А в это время ставили спектакли Станиславский, Немирович-Данченко, Мейерхольд, Вахтангов, Таиров. Сейчас все в один голос утверждают, что это был золотой век русского театра.

Ну вот! А когда говорят: ах, пропал великий театр, все не то, все кануло в бездну... А какие критерии для того, чтобы делать такие выводы?

Единственный критерий, с которого я не дам меня сбить, — это жадный зрительский интерес. Когда я пришел во МХАТ, в зале было занято 40–42% мест, а сейчас 99%. Вот и все.

То есть зрительский успех — единственный критерий качества?

Я понимаю, можно сказать — ну а если начать стриптизом заниматься, то можно вообще стадионы собрать... Ну покажите мне такой стриптиз, который три года подряд будет собирать аншлаги. Это что ж за тело должно быть? Это не 90–60–90, а какие-то космические стандарты. (Смеется.)

Я брезгливо отношусь к ханжеству некоторых моих коллег, которые утверждают, что им нет дела до того, сколько зрителей в зале. Это признак нездоровья физиологического и пониженной температуры тела. А некоторые продолжают, шаманствуя, тратить бюджетные деньги. Что на мой буржуазный вкус — безусловно, безнравственно. В переписке Немировича и Станиславского через два письма на третье звучит вопрос: а сборы? сборы будут?

Не отдам критериев

А вы тоскуете по советскому времени и искусству?

Я далек от мысли судить, лучше наш театр или хуже прошлого. Но когда я вспоминаю некоторых своих учеников — ну возьмем ушедших: Лена Майорова, Игорь Нефедов… И тех, кто работает сейчас: Сережа Газаров, Андрей Смоляков, Михаил Хомяков, Женя Миронов, Володя Машков, Сережа Безруков, Виталий Егоров, Евдокия Германова, Марина Зудина, Денис Никифоров... И это только мои ученики! Пусть другие сравнивают эпохи. Я не думаю, что некоторые из названных мной менее одарены, чем я, или Олег Борисов, или Павел Луспекаев.

Но вы не будете спорить, что есть тенденция — любовь к «старым песням о главном», к советскому кино... Все предпосылки к тому, что мы останемся в художественном прошлом.

Это ложь! Это сразу отметаю с брезгливостью. Это утверждают только пошляки и снобы.

Подумай сам: моей дочери неполных три года — значит, у меня комплексов по физиологии нету. Диспансеризация недавняя прошла успешно. (Смеется.) Так чего мне кого-то свергать с пьедестала или вызывать на ристалище? На это есть другие охотники. И они бесконечно говорят о крушении идеалов и великом прошлом.

Но я не отдам критериев. Я видел спектакли, лучше которых нет ничего на свете. «Три сестры» Немировича, «Сон в летнюю ночь» Питера Брука, «Дачники» молодого Питера Штайна...

Но вы перечисляете спектакли давнего прошлого.

Есть у нас Петр Фоменко. Я могу назвать и спектакли молодых — Серебренникова, Чернякова, Карбаускиса, Богомолова... Есть очень интересные работы Женовача.

Вы не боитесь упрека, что вы сравниваете несомаштабные фигуры? Вы можете поставить в один ряд: Брук — Немирович и Черняков — Карбаускис?

Ой! Упрекнут! Как страшно! Может быть, у нас представления о масштабах разные? Это ведь называется единомышленники, родство групп крови. Вот что для меня самое высокое. А о масштабе... Нам общим памятником будет построенный в боях капитализм. (Смеется.) И там геодезисты и картографы расчертят и воздадут должное каждому.

Я говорю о самых сильных театральных впечатлениях последнего времени. Ты говоришь: ничего подобного в театре сейчас нет, а я отвечаю: неправда! Конечно, есть какието изъяны в работе современных режиссеров, а думаешь, я не видел изъянов в работе Товстоногова или Ефремова?

Откуда же столько стенаний на эту тему: театр погиб, величие и влияние советского театра нам и не снилось...

Ты не задумывался над этой тезой — против кого дружите? Табунятся. Поскольку я все-таки старше многих свидетелей расцвета советского театра и очень много чего видел, то могу с уверенностью сказать: немного времени пройдет — и нынешних канонизируют... (Смеется.)

Какой же я советский?

Кто из писателей отвечает вам на вопрос: что с нами сейчас происходит?

Каждый открывает что-то: Прилепин, Иванов, Варламов, Быков, Улицкая, Рубина...

Сорокин?

Не заплачу. Вижу сильный талант, но не заплачу.

Это обязательно?

А как же?! Над вымыслом слезами обольюсь...

Вы можете назвать себя советским человеком?

Я русский человек. Начнем с того, что у моего деда был куплен остров возле Капри в 1913 году. И у деда было такое имение, что необходимость в зерне русской армии во время Русско-японской войны большей частью покрывалась оттуда. Какой же я советский? У меня с детства была двойная бухгалтерия... Нет, я русский...

Два-три раза жизнь предлагала мне поменять подданство, и я отказался. Это не достоинство и не порок — просто нигде я не могу испытать те коротенькие секунды счастья, которые испытал здесь.

А когда я выхожу на Волгу в Нижнем Новгороде, или на Белое озеро в Кириллове, или на речные камни на Енисее... Нет, это нельзя купить ни за какие деньги, это нельзя передать по наследству — совершенство этого мира, вобранное мной через глаза и душу... Но кое-кому из учеников мне удалось это передать — они витальны. И это самое важное...

Я думаю, главная проблема наша вот в чем: уже 18 лет капитализма, а мы все плывем, как глупые бревна по реке. Надо научиться зарабатывать деньги. Трудом своим! Если твои эксперименты не интересны публике — делай их за свой счет. Экспериментируй, шаманствуй...

«Современник» в лучшие годы отрабатывал до 70% своего бюджета! И это было тогда, в то самое «советское время». А почему сейчас этот вопрос — кто сколько заработал и у кого есть реальный успех — так стыдливо замалчивается?

Мы все время ищем несовершенства во власти, отсутствие истинной культурной политики... А что вы сделали, чтобы в зале были люди? И чтобы эти люди испытали радость? Многие, многие в нашей среде все еще отдаются жалостным воплям о крушении культуры, о том, как ужасно все изменилось... А нужно просто делать дело, а не думать о том, какая эпоха наступила, какой мы создаем театр, равновелик он или равноудален от советского. Это все от лукавого.

Shares
facebook sharing button Share
odnoklassniki sharing button Share
vk sharing button Share
twitter sharing button Tweet
livejournal sharing button Share