Грузинская мудрость
1980-м, кажется, году полковник медицинской службы Павел Николаевич М. вышел в отставку и покинул должность начальника окружного военного госпиталя в одном из городов-миллионников европейской части России. Последний приказ Павла Николаевича по госпиталю гласил: «Запрещаю военнослужащим с травмами ног и позвоночника играть в футбол». Полковник нарочно приберегал этот приказ к отставке, ибо не любил видеть, как его приказы не исполняются. А написав его, отставной полковник навсегда уже поселился на даче.
Поселок был генеральский. По дачной табели о рангах, участка в этом поселке полковнику не полагалось. Однако офицер медицинской службы да к тому же еще и начальник госпиталя, по человеческому некоему разумению, бывает равен генералу в той степени, в которой лечит командующего округа от дурной болезни, а жену командующего — от депрессии.
Жизнь на даче у полковника была идиллическая: он почти никогда не надевал штанов и разгуливал в сатиновом белье, кроме тех только случаев, когда нужно было сходить в магазин за водкой. Впрочем, самостоятельно совершать покупки не приходилось: полковник на даче был окружен счастливой и многочисленной семьей. За водкой всегда можно было сгонять дочку или зятя, тем более что от дочки все равно не было никакой пользы, кроме красоты, а от зятя не было даже и красоты.
Просыпался полковник ранним утром от страшного, похожего на взрыв и сотрясавшего весь дом хлопка: над самой крышей на предельно низкой высоте истребитель МиГ-21 преодолевал сверхзвуковой барьер. Полковник надевал тапки, выскакивал в сад, махал кулаком вслед истребителю и кричал: «Темка, шпана, стой, сволочь!» За штурвалом унесшегося уже за горизонт истребителя сидел младший друг полковника, майор и боевой летчик, служивший на военной базе неподалеку. Если верить майору, то тренировочные полеты на своем МиГе он осуществлял в основном в Крым за черешней, и вообще был жизнерадостным человеком. Полагая, что вышедшему в отставку приятелю радостно получать каждое утро воинское приветствие, майор нарочно подгадывал так, чтобы хлопок раздался строго над полковничьим домом.
В середине лета погостить к полковнику из самой Москвы приезжал его однополчанин Реваз Константинович. Он работал стоматологом, и у него поэтому был личный автомобиль «Волга». В бытность свою начальником госпиталя полковник имел, конечно, служебную «Волгу», но с шофером внутри и белую. Личная «Волга» даже пахла иначе, не говоря уж про ее совершенно недоступный для Министерства обороны достойный девичьих глаз цвет. В багажнике «Волги» лежали целые коробки индийского чая «со слоном», рижских шпрот и финского плавленного сыра «Виола», на этикетке которого изображена была такая красивая блондинка, что полковник поправлял сатин на чреслах и с удовольствием вспоминал войну.
Время друзья проводили так. Проснувшись по хлопку и вдоволь наоравшись на Темку, они шли завтракать и за завтраком, состоявшим, например, из яичницы и котлет, выпивали бутылку водки. Потом работали в саду или шли купаться. За обедом, состоявшим из закусок, первого, второго и десерта, выпивали еще бутылку водки. После чего шли спать, ибо послеобеденный сон целителен, даже если вывалишься случайно из гамака и спишь на земле, положив голову на клумбу. За ужином (обильным, долгим, из многих блюд, потому что хотя бы один раз в день мужчина должен есть плотно) друзья выпивали еще бутылку водки. Иногда, совсем не часто, по праздникам или по выходным, после бани Реваз Константинович говорил: «Пал Николаич, а не выпить ли нам с тобой? Что мы, честное слово, как студенты сидим и не выпиваем?»
И тогда они выпивали. А выпив, оказывались веселы и пели военные песни. Кроме пения, полковник любил еще рассказать про войну собравшимся за столом чадам и домочадцам. «Когда наша отдельная танковая бригада входила в польский город Бабск...» — начинал полковник.
«Это там, — подхватывал Реваз Константинович, — где мы с тобой племянницу у ксендза сменяли на две банки тушенки?» «Тьфу ты! — обижался полковник. — Что ты несешь?! Дети! Не верьте!»
Любой славный эпизод военной истории, который принимался рассказывать полковник, стараниями его друга прирастал немедленно какой-нибудь скабрезной подробностью. По этой причине семья полковника не могла узнать даже официальной версии дедушкиных военных подвигов. Полковника это огорчало, но однополчанина своего Реваза он все же горячо и нежно любил.
Особенно полковнику нравилось, что Реваз (с фронта еще) был мудрым человеком. На трезвую голову Реваз Константинович мог только о природе мудрости рассуждать. С незлобливым еще в те времена грузинским высокомерием по отношению к абхазам он заявлял, что мудрости бывают грузинские и абхазские. Абхазские мудрости, по его словам, — банальны и вялы. Например: «Убивать мать нехорошо». Грузинские же мудрости, говорил Реваз Константинович, обязательно бывают парадоксальны и энергичны. Например: «Тот, кто думает о последствиях, никогда не станет мужчиной».
Вечером же, в праздник, после ужина, и — как он это называл — «выпив наконец», Реваз Константинович принимался мудрости генерировать. Он выходил покурить на крылечко, ловил за руку пробегавшего мимо полковничьего внучка, долго смотрел мальчику в глаза тяжелым взглядом, и воздев к небу указательный палец, изрекал: «Малыш, запомни, мужчина не должен быть мелочным» или: «Малыш, запомни, игра, в которую можно выиграть, не стоит свеч». Эту последнюю сентенцию Реваз Константинович повторял особенно часто, видимо, полагая, что она особенно трудна для детского восприятия, но и особенно важна для воспитания полноценной личности.
Так они и жили, пока не приходило время стоматологу возвращаться к пациентам. Однажды осенью медсестра Реваза Константиновича позвонила полковнику сказать, что друг его скоропостижно умер. От инсульта. В своем стоматологическом кабинете сверлил пациенту зуб — да вдруг и упал навзничь. Медсестра рассказывала, что доктор успел еще изречь напоследок: «Смерть неизбежна, поэтому любой бардак рано или поздно заканчивается».
Полковник плакал навзрыд.
