Педикулез с параллелепипедом. Окончить первый класс — как родить ребенка. Быть мамой первоклассника — как ходить беременной. Страшно, ответственно и хочется, чтобы «рассосалось». Незабываемое чувство. Рано или поздно всем приходится вспоминать, как пишутся «жи-ши» и что такое разность
Мы с сыном окончили первый класс. Когда мой муж говорит: «Вася окончил первый класс», я обижаюсь и чуть не плачу. Я тоже окончила первый класс! Васе накупили подарков, завалили почетными грамотами, наградили бурными аплодисментами. Даже учительнице подарили цветы и вручили подарки. А мне? Мне даже самодельной медали из цветного картона никто не дал! Даже «молодец» не сказали. А я считаю, что рождение ребенка и окончание первого класса — это мой праздник.
Дает ко-ро-ва мо-ло-ко
Вася пошел в обычную школу в двух шагах от дома. На подготовительные курсы мы не ходили. К школе я готовила его на прогулках в парке:
«Вася, не тупи, в корове — сколько слогов?» — кричала я.
«В корове — молоко, а не слоги!» — орал ребенок.
Помню, что долго мучила его названиями цветов. Это в моем детстве на собеседовании учительница спросила, показывая на букет гладиолусов: «Какие это цветы?» — «Ромашки», — ответила я и зарыдала. Но моя мама перед собеседованием подарила учительнице финское платье и напоила ее коньяком из пластмассовой подставки для карандашей. «Ромашки», — пьяно кивнула учительница, и меня записали в первый класс.
Помню, что одна мама в парке натаскивала ребенка на геометрические фигуры. Она рисовала на земле треугольники, квадраты, а ребенок отвечал. Когда я услышала, что мальчик ответил «параллелепипед», то чуть с качелей не свалилась. Вечером решила Васю тоже познакомить с фигурами. К тому времени, когда мы дошли до параллелепипеда, я выпила полбутылки вина. «Вася, это что?» — спросила я, нарисовав чтото отдаленно похожее на параллелепипед.
«Мам, ты сама-то это можешь выговорить?» — спросил Василий. «Нет», — честно ответила я.
Шишкин и Толстой
На первом собрании мне понравились родители. Субтильный папа не смог сдвинуть шкаф, зато свалил цветок. Мамы списывали друг у друга, во сколько приводить, что должно быть в портфеле, во сколько забирать. Активистка родительского комитета требовала голосовать, кто за перекраску стен в цвет персика, а кто за цвет «кофе с молоком». Бурно обсуждали, кого вешать на стены, помимо Пушкина с Некрасовым. Сошлись на Шишкине и Толстом, потому что их проще купить. Вася, кстати, до сих пор считает, что Шишкин — это писатель, а Толстой, под которым он сидит, ему заранее не нравится. Страшный очень. Пушкин, как объяснил мне сын, вообще был дурак — мало того что стрелялся «из-за девчонки», так еще и делать этого толком не умел. Надо было потренироваться сначала.
Вася с криками делал домашние задания. Учительница показывала мне, как правильно держать ручку. «Клювик, видите? — сжимала она воображаемую ручку и поднимала указательный палец. — Должен быть клювик!» Я держала руку Васи и выводила за него «Саша ел кашу». Василий тем временем разглядывал детский журнал, а учительница писала мне записку: «Не пишите за ребенка!»
Я звонила мужу на работу и спрашивала, «доплывет ли бумажный кораблик до Каспийского моря, если его запустить в Москве-реке»? Я думала, что не доплывет, потому что бумажный. Обложившись словарями, я выясняла, куда писать «й» — в звонкие или глухие, мягкие или твердые, согласные или гласные…
Муж тем временем по ночам рисовал на двух листах ватмана паровозик и красиво выводил: «Практическая работа». Работу «зарубили», потому что муж изобрел шрифт в стилистике «Нью-Йоркера» 60-х годов и многоточие изобразил в виде дыма из трубы, а надо было начертить рамочку и не выпендриваться.
Мы придумывали ребенку костюм художника из женских беретов и кухонного фартука, заляпанного краской, а сын заболел, и его слова отдали мальчику из другого класса. Вася плакал и спрашивал, бывает ли так у взрослых — когда роль отбирают. Я лихорадочно вспоминала примеры, но кроме беременных артисток никто в голову не приходил.
К следующему концерту я по всем знакомым искала колокольчик, потому что Вася был назначен мальчиком-колокольчиком. Колокольчик нашли, но у него отвалился язычок. Полночи я привинчивала гайку вместо язычка, а на концерте оказалось, что Вася забыл колокольчик в портфеле. Он рыдал под стульями и успокоился только тогда, когда на сцену вышла девочка с задранной юбкой. А завуч с места кричала: «Юбку, юбку опусти!»
Мазь «отушей»
Я мылила Васе голову шампунем от педикулеза, а муж, расчесывая на нервной почве голову, кричал: «Мы что, в окопах? У нас война? Двадцать первый век! Почему у ребенка вши? Надо сходить в школу и спросить, кто разносчик!» Он не ходил в аптеку, где стоял яркий южный мужчина и объяснял провизору, что у него сын в школу пошел и ему нужно «отушей». «Мазь для ушей?» — не понимала провизор. «От вшей», — перевела я и попросила того же.
Потом я со слов бабушки девочки из нашего класса объяснила мужу, что «один год — вши, другой — крысы, третий — мыши. Живая природа». «На следующий год он домой мышей принесет?» — кричал муж, побаивающийся даже морских свинок. Мы пережили первую влюбленность в первую красавицу класса Настю. Пережили и вторую — в Лизу. Мазали нос зеленкой, подравшись с лучшим другом Герой то ли из-за Насти, то ли из-за Лизы, выясняя, кто первый женится.
Я ползала под лавкой в поисках потерявшегося ботинка и больно получала мешком от сменки по спине от мальчика, игравшего в «мельницу» — он натянул на голову куртку и раскручивался.
Вася требовал, чтобы я зашла в мужской туа лет и посмотрела на живущее там «туалетное привидение», которое оказалось уборщицей. Уборщица на меня наорала, обозвав «мамашей с недержанием». «Ходят и гадят, — возмущалась уборщица, — я же не хожу к вам домой в туалет!»
На последнем родительском собрании мы с родительницами кричали «ура!», обнима лись друг с другом, целовали своих и чужих детей без разбору, сдали с радостью деньги родительскому комитету и пошли в столовую за пирожками с капустой. В раздевалке, пока дети прощались, их съели и, наконец, поняли весь смысл фразы учительницы: «Мы с вами теперь — одна большая семья. На ближайшие четыре года. Нет, слава богу, уже на три».
