Пора по барам

27.10. Нью-Йорк. «Ты плохо выглядишь», — сообщает мне Акрам. «Забыла, как называются таблетки от джетлега», — покорно отвечаю я. Акрам шепчет мне прямо в ухо: «Бурбон. Они называются «бурбон».

Через десять минут я закажу еще один дабл. И Акрам шепотом сообщит, что он — демократ: «Одна пара тут на днях сидела, собирались в медовый месяц на водопады. Называли Ромни «свежим дыханием». Никакого вкуса у людей!» Когда 9 мая 2012 года Обама в эфире ABC поддержал идею однополых браков, это был настоящий мужской поступок, говорит Акрам, и ему жаль, что многие так быстро об этом забыли. (При Обаме однополые браки были законодательно разрешены в штатах Нью-Йорк, Вермонт, Нью-Гемпшир, Мэриленд, Вашингтон, в столичном округе Колумбия. — К.Г.)

«Да какая разница! — вдруг поднимает голову от своего, видимо, тоже бурбона седой ковбой в шейном платке. — Они достали со своей двухпартийностью. Почему у них вечно должны быть противоположные взгляды на все? Бодаются, как козлы. Нельзя ли хоть в чем-то согласиться друг с другом, хотя бы в порядке исключения? Геи с абортами — это уже даже не смешно. Поднимайте экономику и отстаньте уже от людей! Пуритане хреновы. Кстати, я Джек», — неожиданно сбавив обороты, представляется ковбой.

«Джек, ты хочешь слишком многого!» — Акрам набирает в легкие побольше воздуха, видимо, чтобы лучше защищать Обаму. Но тут как назло объявляют посадку на мой самолет в Вашингтон.

28.10. Вашингтон. «Если ты куришь, сядь снаружи, — говорит Мэтт и прибавляет: Ты действительно будешь одна?»

Мэтт — бармен в спортбаре Panache Cowboys, где сейчас на экране «Ковбои» сражаются с «Гигантами» в футбол (американский). Он закрывает глаза на то, что у меня нет с собой ID. «Мне 35, — говорю. — И я хочу Bloody Mary». Мэтт отвечает, что посоветуется с менеджером. Далее следует пантомима в виде прикладываемых к уху граненых стаканов и строгого общения со стручком сельдерея. Потом Мэтт утвердительно кивает и резюмирует: «Жаль, что ты не заказала Cuba Libre. Тогда бы я мог многое рассказать тебе про выборы».

В технологии приготовления коктейля Cuba Libre, уверен Мэтт, есть кое-что от философии американских выборов: «Там ром и кока-кола. Если честно, все хотят просто ром, им плевать на то, чем его разбавят. И я не знаю ни одного человека, который вернул бы коктейль, если бы вместо колы я влил пепси. Просто Сoca более на слуху. А Pepsi однажды сотрудничала с коммунистами. (Корпорация Pepsico в 70-х годах прошлого века развернула бизнес в Восточной Европе, включая СССР. — The New Times.) Это подорвало ее репутацию, хотя и принесло ей много денег. Но ведь платформа-то у Соса и Реpsi одна — Cola. Так и с выборами. Американская демократия — это Cola. А демократы и республиканцы — это Coca и Pepsi. Мы не особо различаем вкус. Но у нас есть потребительские привычки…»

В этот момент «Ковбои» забивают «Гигантам», и Мэтт не успевает дошлифовать метафору. В Panache Cowboys многие, включая Мэтта, одеты в клубные майки «Ковбоев». Выигранный ими матч обрушивает на бар крики, прыжки и улюлюканья счастливых болельщиков. «Здесь будет еще веселее в ночь выборов», — говорит Мэтт. — Приходи. Будет орать телик, вместо маек с «Ковбоями» наденем лица Обамы и Ромни».

Из ящика под кассой Мэтт достает майку с лицом Ромни. Там написано: «Голосуйте за Ромни потому, что он белый». Cмутившись, прошу счет. Мэтт чешет затылок и закручивает еще одну метафору: «В Калифорнии можно курить марихуану, чтобы унять боль, в Нью-Йорке — женихаться с геем, если этого хочет сердце, а в Техасе — греть жопу пистолетом, потому что ты так лучше себя чувствуешь. Мы разные люди. И формально нам плевать, кто будет президентом. У президента нет на нас управы. Президент — это кто-то, кто колесит по всему миру от имени Америки. Конечно, тебе нравится Обама, потому что ты из России, ты живешь далеко и он для тебя «прикольный». Но это зоопарк. И нам все это уже немного поднадоело. Хватит быть фриками, надо быть американцами…»

28.10. Foggy Buttom, еще один бар в Вашингтоне, где сейчас все готовятся встретить ураган Сэнди. Иногда даже кажется, что это важнее выборов. «У Обамы хотя бы свежие мозги», — говорит бармен Хесус, глядя на кадры президента Обамы, который с крайне озабоченным видом стремится непременно успеть вернуться из предвыборной поездки в Вашингтон — к ожидаемому началу стихийного бедствия.

Постоянный клиент, собеседник и оппонент Хесуса — Бобби по кличке Ухо. На самом деле правого уха у Бобби нет. Когда Бобби отлучится в уборную, Хесус шепнет, что Бобби всем врет, будто ухо ему отстрелили в уличной перестрелке (Бобби из Техаса), но люди, хорошо знающие Бобби, убеждены, что это был укус страсти.

Все еще пытаюсь вообразить себе этот укус, когда Бобби, вдруг оказавшись у меня за спиной, начинает орать в телевизор: «Ну что ты несешь! Ну кого ты можешь защитить?» На экране президент Обама энергично говорит о том, как сильно его расстраивают граждане, которые не воспринимают ураган Сэнди всерьез. Бобби машет руками и орет: «Ты никого не можешь защитить! Ты только лезешь и лезешь во все: в Сирию, в Ливию, в Ирак и Иран, в Грузию к русским этим…» Тут Бобби осекается и смотрит на меня.

Хесус миролюбиво закругляет тираду клиента: «У Обамы и вправду много начинаний. Но четыре года на все про все — это мало. И ведь ему обязательно надо, чтобы каждый американец понимал: зачем это все, почему. Так работает демократия… Но я что хочу сказать: для нас, мексиканцев, он, конечно, по-прежнему большая надежда». Бобби с грохотом опускает пустой пивной стакан на барную стойку. От тугого воротника его толстовки по шее и щекам вверх, к самому лбу медленно ползет разъяренная краснота: «Он ничего тебе не дал, придурок! Это все просто слова».

Хесус тяжело вздыхает. Он, конечно, помнит, как в мае 2011-го, выступая в Эль-Пасо, Техас, на самой границе с Мексикой, Барак Обама сказал: «Нашим фермам нужно дать законную возможность нанимать работников, на которых можно положиться, и открыть таким работникам дорогу к легальному статусу. И наши законы должны… быстрее воссоединять законопослушные семьи, а не раскалывать их». Еще в том выступлении Обама сообщил, что строительство защитных сооружений на границе с Мексикой, о необходимости которых он говорил еще в свою прошлую кампанию, практически закончено. Но вскоре выяснилось, что это не совсем так. Нелегалы из Мексики по-прежнему проникают в страну. «Границу строило американское государство, а эти двое только чесали языками. Только у Ромни чесать языком получается как-то убедительнее», — говорит Бобби.

Действительно, в борьбе за испаноязычный электорат Ромни пошел куда дальше Обамы. Он пообещал иммигрантам, что любой, даже родившийся в нелегально иммигрировавшей семье ребенок получит гражданство США, а к диплому бакалавра и выше, полученному иностранцем в Америке, будет автоматически прикрепляться грин-карта. Поэтому перед выборами по рукам пошли данные неких опросов: Обаму, мол, поддержат лишь 40% испаноязычных (на прошлых выборах таковых было 70%).

„ 

Вы из России — так вы сказали, кажется, да? Желаю вам скорейшего «Уотергейта»  

«Зато моя дочь смогла попасть в школу для одаренных детей. И это — Обама», — почти плачет Хесус. У него в телефоне — фото маленькой черноволосой девочки за партой. Почти не говорящая по-английски, дочка Хесуса смогла попасть в такую школу благодаря специальным тестам Cogat и Nnat, которые не учитывают знание языка, а ориентируются на сообразительность, живость реакции и способность адаптироваться. По данным газеты The Washington Post, 25% учащихся таких школ говорят у себя дома на других языках. Противники Обамы считают, что это плохо. Сторонники вытаскивают из рукава другую статистику: семь из десяти инновационных открытий последнего времени в США были сделаны учеными-иммигрантами. А в отчете Центра иммиграционных исследований и вовсе сказано, что прожившие в США по 20 лет иммигранты с дипломами бакалавра и выше преуспевают больше, чем коренные американцы.

«Это все чушь собачья, — вдруг глубокомысленно замечает Бобби, вперившись в телевизор. — Сэнди сейчас или всех прикончит, или опять сделает Обаму президентом, а Блумберга — мэром Нью-Йорка в четвертый раз. Интересно, эти парни правда, что ли, умеют договариваться с катастрофами?»

29.10. Всю ночь лил дождь и выл ветер. Старательно держась за зонт, пытаюсь отойти от гостиницы больше чем на 200 метров, когда громкоговорящая машина рявкает на всю улицу, что всем надо убраться в любое близлежащее помещение. Таковым оказывается бар Dolce Diabolo — «Сладкий дьявол». Его хозяин, мужественный португалец с женским именем Маришка втихаря курит за барной стойкой и пытается делать вид, что его нет. Но, поддавшись на вопли громкоговорящей машины и мой стук, все же отпирает.

«Вообще-то мы не работаем сегодня и, кроме кофе, ничего нет», — говорит Маришка, втягивая в ноздри прокуренный воздух, как будто так запаха табака станет меньше. Я смеюсь. Маришка смелеет: «Сильно пахнет?» Между нами возникает что-то типа товарищества. Четыре часа подряд мы будем сидеть взаперти, слушая душераздирающие sodade из его компьютера, доедая черствые круассаны с прилавка и опрокидывая одну кружку кофе за другой.

Когда Маришка жил в Португалии, в его семье было принято симпатизировать республиканцам. Связано это было скорее с твердыми религиозными убеждениями: все в семье были добропорядочными католиками. Но они не могли представить себе, что, перебравшись в Штаты, выпросив у богатых итальянских родственников денег и название Dolce Diabolo, открыв наконец целых три бара в Америке, они окажутся перед лицом возможного президента-мормона. «Porca Madonna», — неожиданно по-итальянски вскрикивает Маришка. — Я не понимаю, как голосовать за мормона!» За окном дождь становится реже, а ветер — спокойнее. В «Сладкого дьявола» вваливаются трое мрачных португальцев — то ли друзей, то ли группы прикрытия Маришкиного бизнеса. С ними — смешная красотка. Когда Маришка представит меня, выяснится, что красотку зовут Таня и что раньше она жила в Липецке. В отличие от многих в Америке, Таня неплохо разбирается в политических механизмах. «Даже если Ромни проиграет Огайо «колеблющийся штат», он все равно выиграет эти выборы», — со знанием дела говорит Таня. Традиционно спорными в Америке считаются штаты Огайо, Вирджиния, Флорида, Айова и Нью-Хэмпшир. Симпатии их жителей, как правило, делятся поровну — известны даже случаи разводов между мужем-республиканцем и женой-демократкой или наоборот. «Но это все ерунда! — авторитетно заявляет Таня. — Просто республиканцы не умеют плодиться с такой скоростью. А для Обамы — пожалуйста: выросло целое поколение цветных, готовых за него и в огонь и в воду».

Спустя пару часов ее мысль практически слово в слово повторит главный аналитик телеканала Fox чернокожий политолог Хуан Вильямс: «За последние десятилетия демографическая ситуация в стране кардинально изменилась. Белые больше не являются титульной нацией в Америке. А во многих штатах афроамериканцы, латиноамериканцы и азиаты-американцы и вовсе составляют большинство. И как минимум 70% этих людей — за Обаму. Так что, возможно, в будущем нам даже придется кое в чем пересмотреть наше выборное законодательство. А пока что эти выборы — последний шанс для республиканцев». Этот монолог Вильямса я увижу по телевизору в лобби-баре дорогой вашингтонской гостиницы, в компании грустного чернокожего бармена.

01.11. Вашингтон, аэропорт им. Рейгана. «Вы понимаете это или нет?! Приходят лоси, ломают забор, подходят вот так (взмах рук) вплотную к моему дому, смотрят в окно и уходят к себе в лес. Это большая проблема. Но никто ничего не делает, хотя я, конечно, звоню, жалуюсь, вызываю полицейских. Они думают, что я все это буду терпеть, да еще и пойду на выборы?!» — большая женщина с бейджиком «Тимбра, чем могу помочь» активно размахивает руками прямо перед носом маленького, но держащегося с достоинством старичка, которого я бегло приму то ли за американского режиссера Вуди Аллена, то ли за экс-декана факультета журналистики МГУ Ясена Засурского. На самом деле это Боб Вудворд, бывший репортер The Washington Post, легенда американской журналистики, кумир моего студенчества. Его золотому перу США обязаны первым и пока единственным в своей истории случаем, когда президент прижизненно и досрочно прекратил исполнение обязанностей. Этим президентом в 1972-м стал Ричард Никсон, а поводом — история о прослушке, установленной республиканцами в штабе демократов в гостинице «Уотергейт», Вашингтон.

Спустя 40 лет кажется, что сам Вудворд не до конца верит в то, что все это случилось именно с ним и случилось на самом деле. «Может ли такое произойти в наши дни с кем-то из современных политиков? — спрашивает мистер Вудворд как бы меня, но при этом глядит в сторону взлетающих самолетов и отвечает: Верить в это — обязательно для молодых журналистов, иначе зачем вообще суетиться».

«Вы из России — так вы сказали, кажется, да? Желаю вам скорейшего «Уотергейта», — оптимистически закругляет беседу мистер Вудворд. Он достает из портфеля свою новую книгу — она о проблемах президентства Обамы, размашисто подписывает, еще раз улыбается и утыкается в чашку с чаем.

«Так за кого голосовать?» — вдруг нависает над репортером барменша Тимбра-чем-могу-помочь. Она, кажется, еще раньше меня поняла, что старичок птица важная и знает ответы на тысячу вопросов. «Я не знаю», — не отрываясь от чая, говорит Вудворд. «Но разве не вы должны помогать нам выбрать?» — напирает Тимбра. «О нет, — Вудворд заметно приободрился. — Задача современных политических репортеров — понятно объяснить выбор нации. А потом, в зависимости от обстоятельств, рассказать, почему нация была права или ошиблась».

Тимбра, кажется, обиделась. Я — хватаюсь за соломинку. Вопрос, конечно, ужасный, но что поделаешь: «Мистер Вудворд, а вы за кого будете голосовать?» Он, кажется, не удивлен, кажется, его об этом спрашивали уже раз миллион в жизни: «Этот вопрос я давно для себя решил, лет 16 назад, когда моей дочке исполнилось четыре года. Я привел ее на избирательный участок, вкратце рассказал про кандидатов и попросил проголосовать. Она поставила галочку. С тех пор мы повторяем это раз в четыре года».

Тимбра-чем-могу-помочь едва сглатывает размашистое «Но это незаконно», как Боб Вудворд поднимается и уходит. Напоследок он энергично хлопнет меня по плечу и буркнет: «Примета на самом деле такая: если перед выборами вашингтонская команда по американскому футболу три раза подряд выиграет, значит, победят демократы. Нет — республиканцы. И не спорь».

Ничего не понимая в американском футболе, я доверилась Google. Так: две победы у вашингтонцев уже есть, решающая игра — 4 ноября… Прошло еще несколько дней. 4-го «Вашингтон Редскинз» с разгромным счетом 21:13 проиграли команде «Каролина Пантерз». А мой кумир Вудворд просчитался, потому что Барак Обама — победил.

04.11. До выборов — 2 дня. Нью-Йорк. «Vai, vai, avanti! No! Аspetta!!! Aspetta un attimo!» — кричит кому-то в темноте кто-то тоже невидимый. Кряхтение. Скрип. Повисшую тишину разрезает грохот, звон стекла и бьющий в нос запах хорошего красного вина. Вино, как кровь в криминальных фильмах, вытекает из-под шкафа. «Cazzo!» — в сердцах говорит Антонио.

Так я впервые его вижу. Весь перепачканный и уставший, он садится за стойку, обхватив голову руками, и говорит: «Неделя, почти неделя. Я ничего не заработал за неделю. Они убили мой бизнес». «Кто? — спрашиваю я. — Кто убил?»

Он поднимает голову и, кажется, удивлен тем, что не один.

На улице включилась и утробно заревела откачивающая воду машина. Эти машины уже несколько дней стоят вдоль улиц центральной части Нью-Йорка, присосавшись шлангами к подвалам домов. Но полностью вода никак не откачивается, и город большей частью погружен в какое-то безысходное, темное и смердящее средневековье.

Антонио пережидает шум. Протягивает руку и говорит по-английски: «Тони, хозяин этого бывшего бара». Я объясняю, что знаю, что он никакой не Тони, а Антонио, что он из Абруццо, из Италии, и что мне говорили, что в его баре Benvenuto лучший в Нью-Йорке кофе. Антонио улыбается. Он, кажется, доволен своей репутацией: «Да уж, нерегулярный кофе», — говорит он с чувством превосходства (стандартный американский кофе, слабый и нетерпкий на вкус европейцев и россиян, называется regular, регулярный). У меня в руках крошечная чашка с, как положено, каплей ристретто на дне.

В телевизоре мелькают кадры эпических объятий президента Обамы и Криса Кристи, губернатора Нью-Джерси, штата, наиболее пострадавшего от урагана Сэнди. «Им плевать на нас, они разруливают политические вопросы», — говорит Антонио. Дело в том, что Крис Кристи, ярый республиканец и один из основных претендентов на пост вице-президента в команде Митта Ромни, по мнению многих, также один из самых хитрых и дальновидных политиков в стране. До Сэнди губернатор Кристи крепко критиковал президента Обаму, с трудом удерживаясь в рамках приличий. Спустя сутки после урагана мужчины вначале о чем-то долго беседовали на борту спасательного вертолета, потом обнимались перед камерами, а потом Крис Кристи сказал: «Я хочу поблагодарить президента Обаму лично за его внимание к нашим проблемам». И умные аналитики из газеты Politico, и простые эмигранты вроде Антонио теперь совершенно не верят в то, что все дело в простой и понятной мужской дружбе, вдруг зародившейся на фоне стихии и ее чудовищных последствий. Кристи подозревают в хитром политическом маневре: почувствовав, что избирательные дела у Ромни идут не в гору, дальновидный губернатор проворно перешел на сторону противника. А в будущем, возможно, Обама поможет ему переизбраться на пост губернатора Нью-Джерси. А может, будут еще более интересные предложения.

„ 

Американская демократия — это Cola. А демократы и республиканцы — это Coca и Pepsi. Мы не особо различаем вкус. Но у нас есть потребительские привычки…  

«Политики все время ругаются друг с другом в телевизоре. И люди, которые смотрят телевизор, тоже ругаются, потому что думают, что это все по-настоящему. Эти выборы очень похожи на реальную войну: подлости, подставы, клевета. Разве только не дерутся (впрочем, сын Митта Ромни в самом разгаре кампании высказывался в том духе, что хотел «врезать» Обаме. Но потом кандидат сказал, что его отпрыск пошутил. — К.Г.). Америка разделилась. А кому от этого польза», — довольно формально говорит Антонио, обвиняя в случившемся то ли телевизор, то ли откачивающую воду машину, гудящую за окном, то ли никого не обвиняя, а просто по-человечески расстраиваясь, что вот так вот все драматически сложилось в Америке, стране его мечты.

«Раньше можно было знаешь как угадывать результаты выборов?» — из-за винного шкафа выходит огромный дядька в винных подтеках, опилках и другой хозяйственной пыли. Антонио смотрит на него с ненавистью, дядька беззаботно продолжает: «Раньше было так: если бензин накануне выборов пополз вверх, все, крышка, демократы проиграют. Если с ценами все в порядке — значит, все хорошо, будет у наших дорогих демократиков победа. А сегодня что? Бензина нету ни хрена. На 180 миль вокруг. И я скажу откровенно: в этом городе сейчас никому не до выборов. Свет нам дали только вчера, воды пока нет, люди съехали со своих квартир и живут в гостиницах, которые, между прочим, взвинтили цены до $500 за ночь. И никто к нам с Антонио не придет сегодня вечером пропустить стаканчик вина. И никого мы не ждем на завтрак. Будем тут вдвоем сидеть и смотреть, как эти двое, Ромни и Обама, ловят друг друга на слове и обещают нам светлое и безоблачное завтра, вместо того чтобы что-то уже менять сегодня». Умного дядьку зовут Джош. Он — разнорабочий в баре Benvenuto. У Джоша довольно забавное хобби: когда он не роняет ящики с дорогим итальянским вином, читает газеты. Всех направлений. От корки до корки. Особенно, конечно, Джоша увлекает политика. Но эта предвыборная кампания подкосила его веру в истинную соревновательность кандидатов: «Это просто дорогое шоу для бедненьких избирателей».

Нынешняя избирательная компания и вправду самая дорогая в истории американских выборов. Уже подсчитано, что вместе кандидаты потратили $2,6 млрд. И это, конечно, неслыханно.

«Ничего удивительного», — говорит Джош, пытаясь рукавом стереть винные пятна со своего комбинезона. — Эти кандидаты вообще не парятся о том, говорят они правду или врут. Они парятся о том, чтобы быть избранными». Антонио смотрит на Джоша так, будто бы тот добил все оставшиеся в баре бутылки. «Но войска из Ирака-то он вывел? А? Реформу здравоохранения провел? А? Женщинам этим одинаковую зарплату с мужиками сделал? А?» — кричит Антонио, а потом еще какое-то время беззвучно жестикулирует, как будто вдогонку. Джош вздыхает: «Ты ничего об этом не знаешь на самом деле, дружище. Нет ни одного простого человека в стране, кто бы прочитал закон о реформе здравоохранения до конца и хоть что-то бы в нем понял. С остальным точно так же». (В опубликованном виде закон о реформе здравоохранения, названный в честь президента Обамы ObamaCare, составляет 370 страниц. — К.Г.)

Согласно опросам, если бы выборы случились сегодня, 4-го, за Обаму проголосовали бы 51,3 % избирателей. За Ромни — 47,9 %.

05.11. До выборов — 1 день. Миннеаполис (Миннесота). Я бы хотела сесть у барной стойки», — чеканю я на входе в Nye’s Polonaise Room, отрекомендованный соседом по самолету как лучший пиано-бар в Америке. Сосед, по всему видно, — приличный пьющий человек, потом крякнул и добавил: «А может, даже лучший в мире».

«Барная стойка здесь ничего не значит, — говорит двухметровая темнокожая хостесс. — Считай, что ее нет. Все самое важное — за стойкой у Джеффа. Смотри, там чудесным образом есть место».

За пианистом Джеффом висит портрет польского офицера и композитора Огиньского. Позже мне объяснят, что это дань памяти тому, что пиано-бар Nye’s Polonaise открыли польские эмигранты первой волны, довольно быстро, впрочем, куда-то девшиеся. По бокам от Джеффа — черно-белые вырезки из газет, повествующие о том, как блистательна была здесь Мэрилин Монро и как прекрасен начинающий Том Уэйтс. Но все подробности прочесть не получается: важные биографические пассажи загораживает спинами очередь выстроившихся на пение завсегдатаев.

Коллективно они поют Pianoman, в обильных проигрышах которого пианист Джефф говорит с собравшимися о политике:

«Если бы я встретил мистера Обаму на улице или в этом баре, — мощное арпеджио си-бемоль минор, — я бы спросил: мистер Обама, на прошлых выборах вы доказали, что вы не расист, сумеете ли на этих доказать, что вы не идиот?.» — соль мажор, люди смеются и хлопают.

Ко мне наклоняется пожилая дама, преподаватель Университета Миннеаполиса Лора Грейвен: «Знаете, я горжусь тем, что я демократ! И все в этом зале гордятся. И Джефф тоже. Миннеаполис всегда голосует за демократов. У нас даже нет партийного офиса республиканцев». «Зато мы отлично тратим их деньги, правда, ребята?» — обращается Джефф к парочке в «аэродромах». Они задорно кивают. Их зовут Роберт и Коллин. Роберт уже пел, а теперь очередь Коллина. Он выбрал Bewitched.

На финальном аккорде Роберт и Коллин скандируют: «Vote no, vote no, vote for Obama!» Вместе с выборами президента штату Миннесота, как и многим другим штатам, предстоит выбрать много больших и крупных чиновников (от конгрессменов до глав школьных комитетов), а также проголосовать по двум важным законодательным инициативам, по мнению многих, отделяющим Миннесоту от гордого звания прогрессивного штата. Во-первых, надо высказаться относительно того, что до сих пор в Миннесоте не были разрешены однополые браки. А во-вторых, необходимо ли введение специального идентификационного документа с фотографией для участия в выборах (иными словами, может ли человек, нигде не зарегистрированный как избиратель и не сфотографировавшийся на специальный документ, голосовать)? Считается, что если уж голосовать за Обаму, так и по обоим вышеперечисленным пунктам надо сказать твердое «нет».

«Я смотрю, ты в шоке?» — весело спрашивает меня через груду нот и текстов песен, которыми завалена крышка пианино, Джефф. Я по возможности нейтрально улыбаюсь. «Коктейль «Обама» для нашей удивленной подруги из России», — кричит через бар Джефф, все топают, хлопают, улюлюкают и скандируют: «Vote no, vote no, vote for Obama».

У коктейля «Обама» есть несколько популярных рецептов, для которых общее — наличие ананасового сока. Самый распространенный рецепт такой: текила, куантро, ананасовый сок, свежевыжатый лимонный сок, посыпать по краям солью крупного помола, украсить долькой ананаса.

6 ноября. День выборов. Миннеаполис. Bar 7. «Мне коктейль «Обама», — говорю я первому в Америке бармену, который не улыбнулся, здороваясь. «М-м-м. Хорошо», — он почти не размыкает губы.

Через пять минут коктейль стоит на столе. «Так устроит?» Я думаю, что с таким выражением лица этому парню, конечно, больше бы подошло работать в российском общепите. Но вслух говорю: «Вы уже проголосовали?» — «Да». — «А за кого?» — «Простите. Из-за этих (невнятный кивок) очень плохо слышно». И ушел. Представляете?

«Эти» — шумная компания молодых «белых воротничков». Они сняли половину дорогого бара Seven и теперь так активно следят за ходом голосования, что мне все время кажется, что это шутка, выборы — прикрытие, а на самом деле они смотрят футбол.

Цифры на предвыборном табло для демократов неважные: 143 — Обама, 152 — Ромни. «Только это ненадолго, — возникает у меня из-за плеча неулыбчивый бармен. — Он уже выиграл Пенсильванию». «Так за кого вы голосовали?» — «За президента». И опять ушел, растворился.

«Адам из Кентукки», — заговорщицки сообщает напарник нелюдима. «Да, меня зовут Адам и я из Кентукки. Это консервативные края», — он опять появился у меня из-за плеча. Потом опять исчез. И вот теперь стоит у меня перед самым носом, за барной стойкой: «Кстати, кажется, Миннесота впервые в истории прокатила демократов, смотрите-ка!» — О чудо, у него поднялась вверх бровь, он живой!

«Так за какого президента вы голосовали?» — меня-то не заболтаешь. «За того, который был бы новым», — опять исчез.

И не появился даже тогда, когда выяснилось, что это ошибка, что Миннесота, конечно, за Обаму (а также не против однополых браков), не появился, когда число голосов за Обаму и Ромни на несколько минут сравнялось да так и подвисло. В общем, его не было довольно долго.

Он опять возник, когда CNN, немного опередив The New York Times и сильно — BBC, первой гордо сообщит: Обама — президент.

«Ну что ж, — скажет унылый Адам, еще больше погрустневший, — с другой стороны, больше второго срока у него не будет. Да, кстати, я за Ромни. Это семейная традиция. Вам еще ваш «Обама-коктейль»?»

Мне становится его жалко. Я прошу счет и ухожу.

Взяв такси, еду в сторону аэропорта, где сняли для возможного празднования гостиницу Hilton немногочисленные и, видимо, приезжие республиканцы. Подсчет голосов еще идет, а они уже покидают зал несостоявшихся торжеств. Бегут, торопятся, везя маленькие походные чемоданы на колесиках.

Я разворачиваюсь и несусь к демократам — гостиница Crowne Plaza на другом краю города. Там пьют и поют, обнявшись, — не протолкнуться. Глядя на то, как люди, избиратели, переживают победу своего кандидата, как связывают с этим какие-то надежды, как искренне полагают, что это они, именно они помогли ему победить и уж он не подведет, человеку, не так давно пережившему российские выборы декабря 2011-го и марта 2012-го, становится как-то не по себе. Я возвращаюсь к нелюдимому Адаму, в бар Seven. Здесь почти пусто.

Адам «листает» телеканалы в ожидании победной речи Обамы. Тянется время. Наконец Обама появляется. Сверху сыплется демократический сине-бело-красный снег, две дочки, красавица жена. Все неловко обнимаются на сцене. И вот он остается один, чтобы начать с благодарности. «Мать моя, да он плачет, — вдруг вскрикнул Адам, и это было настолько невероятно, что я скорее поверила бы в то, что сама барная стойка заговорила. — Он плачет, он еле сдерживает слезы, ты только посмотри!»

Люди в баре подходят к экрану, всматриваясь. Адам продолжает: «Мой дедушка говорил, что слезы переворачивают жизнь мужчины. Черт возьми, может, этот парень станет наконец решительнее!»

Мне нравится ход мыслей Адама. Хотя слез на лице переизбранного на второй срок 44-го президента Соединенных Штатов Америки Барака Обамы я, если честно, не видела.