О мечте и трагедии автора «Мертвых душ»
«Откровения Ноздрева». Иллюстрация Марка Шагала к «Мертвым душам», 1923–1927 гг. /иллюстрация: Bridgeman/Fotodom.ru
Собственно, это написал Владимир Маяковский: «Я не твой, снеговая уродина. Глубже в перья, душа, уложись! И иная окажется родина, вижу — выжжена южная жизнь». Гоголю тоже было холодно в Великороссии. В Великой, ужасной, казенной. Несколько дней назад эта самая Россия справила 205-летний гоголевский юбилей. Гоголя она давно уже присоединила: есть русский писатель в учебниках, есть бульвар, есть памятники. И как сейчас Крым, Гоголь давно объявлен российским, благо писал на русском языке, жил в Петербурге, а его «Ревизора» смотрел сам российский самодержец Николай I. Можно сказать, писатель пошел на повышение.
Украина давно пыталась заявить свои права на этого автора. Но и Крым, и Гоголь — все досталось сильнейшему. А между тем человеческая и писательская трагедия Гоголя были в том, что под личиной желчного русского сатирика в нем страдало и билось испуганное, потрясенное, незлобивое украинское дитя, которое Россия замордовала, надломила и свела в могилу на 43-м году жизни. Собственно, он боялся ее. Мертвые души, мертвый воздух пространств бесконечной, пустой земли вокруг чичиковской брички, мертвящий мороз Петербурга, терзающий Акакия Акакиевича, ледяная Нева...
Да и гоголевский Вий как-то не очень подходит к красочной и добродушной Малороссии. И что было бы, если бы Хома Брут встретился глазами с немыслимо жутким взглядом этого живого мертвеца? Его взгляд должен был быть как у Медузы Горгоны и обращать в камень; очевидцы утверждают, что что-то подобное было в «зимних» глазах Николая I. В очах российского государства.
Вот сравните: «серебряные песни жаворонка», «небо, его чистое зеркало — река в зеленых, гордо поднятых рамах», «изумруды, топазы и яхонты эфирных насекомых...» Это Малороссия, Украина. А вот Россия: «бедно, разбросанно и неприютно в тебе», «открыто-пустынно и ровно все», «ничто не обольстит и не очарует взора...»
„
Украина давно пыталась заявить свои права на этого автора. Но и Крым, и Гоголь — все досталось сильнейшему
”
«Благословенная земля» — это из «Старосветских помещиков», и это о Малороссии, о Великороссии не скажешь так. Неправды, воровства полно и в маленьком имении Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Воруют все, даже свиньи обжираются фруктами, но земля родит всего так много, что хватает на всех. Не пропадут и голодные бурсаки, идущие на кондиции. По украинским хуторам, оказывается, можно есть сметану, творог, галушки и вареники величиной в шляпу даром, ничего не платя за это. Сыты все в Малороссии: и сотники, и панночки, и паны, и поселяне, и гайдуки, и запорожцы, и даже ведьмы.
А в Петербурге голодает по вечерам Акакий Акакиевич, чтобы собрать денег на новую шинель; голодают мужики скряги Плюшкина; голодает ветеран войны капитан Копейкин; голодают молодые художники.
Малороссия — отдельная планета, мечта Гоголя, его потерянный рай, который он старается заменить Италией. Но Государство-Вий отыскивает его своими мертвыми очами и тянет к себе.
Всю жизнь Гоголь чувствовал на себе этот ошейник. Отсюда его терзания и метания, попытки замолить, зачитать Писанием казенную нечисть, и спорит он не с Белинским, а с самим собой, пытаясь притвориться благонадежным.
Он боится Руси с ее бешеной, бессмысленной и бесцельной ездой, от которой все другие народы шарахаются в кусты. Даже в Запорожской Сечи сторонник Руси и православия, Тарас Бульба — отрицательный персонаж, самый злобный и жестокий из полковников, сыноубийца.
Маяковский свою отповедь «снеговой уродине» кончает так: «Что ж, бери меня хваткой мёрзкой! Бритвой ветра перья обрей. Пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей». Холодные объятия России задушили великого сатирика.
