15 октября в интервью радиостанции «Эхо Москвы» находящийся под домашним арестом политик Алексей Навальный констатировал, что Крым является частью РФ и останется частью РФ: «Крым — это бутерброд с колбасой что ли, чтобы его туда-сюда возвращать?»
фото: Алексей Павлишак/ИТАР-ТАСС. Крымчане меняют украинские номера на российские
Навального поддержал и политик в изгнании Михаил Ходорковский: «Вернуть Крым Украине сможет только диктатор». Что вызвало бурную отповедь не только со стороны украинских публицистов, но и «диванной партии» в российских социальных сетях.
Представьте себе, что в 1962 году Гельмуту Колю, главе фракции ХДС в городском совете Людвигсхафена, задают вопрос: «Должна ли быть разрушена Берлинская стена?» Или что тот же вопрос задают в том же 1962-м Эгону Кренцу, руководителю отделения Союза свободной немецкой молодежи в городе Ростоке. Понятно, что один из них должен был ответить — «Да, и немедленно», а другой — «Нет, никогда». Но на судьбу Берлинской стены это не повлияло бы никак, и совершенно точно ни одному из них не пришло бы в голову, что они хоть как-то способны на этот процесс повлиять, и тем более что когда-нибудь они и станут лидерами двух Германий, которые разрушат эту проклятую стену и объединят страну. И честным ответом в обоих случаях было бы: «Я не знаю, когда и при каких условиях это может случиться, и может ли вообще, и при чем тут я», — но политик так ответить не может.
Дискуссия вокруг ответов Навального и Ходорковского на вопрос «Чей Крым?», каковой ответ якобы вскрыл их неизживаемую имперскую сущность и доказал, что они — тот же Путин, только в профиль, — одновременно страшно важна и совершенно бессмысленна. Любая попытка решить этот вопрос с точки зрения некоей абсолютной истины — будь-то нормы международного права или абстрактный геополитический интерес — не учитывает одной неприятной правды: мы не знаем, когда Навальный и Ходорковский смогут ответить на этот вопрос не гипотетически и не в условном наклонении (и представится ли им вообще такая возможность); мы не знаем, что в этот момент будет с Россией, в каком состоянии будет Украина, что будут по этому поводу думать и чувствовать люди, живущие в Крыму; мы не можем учесть еще миллиона факторов, которые к тому времени наверняка окажутся самыми важными.
Единственное, в чем можно быть уверенным — если Стена построена, невозможно сделать вид, что ее не было, ничья политическая воля, сколь бы разумной она ни была, не в состоянии откатить историю назад, к моменту, когда еще не заложен первый кирпич, — и начать жизнь заново, с этой же нулевой точки. Даже если это ошибка и преступление — нельзя просто взять и отменить: бабочка, как в рассказе Брэдбери, уже раздавлена, и этот факт непредсказуемым образом влияет на все дальнейшее развитие событий. Божественное вмешательство, способное сделать бывшее небывшим, существует только в фильмах Тарантино, где застреленный в дверях туалета Винсент Вега в следующей сцене отдает машину с трупом мистеру Вулфу и спокойно идет завтракать. Ни в ситуации с Крымом, ни в случае со Стеной такой полицейский разворот невозможен: что бы по этому поводу ни думали любые участники событий, все случившееся не получится отменить одной монтажной склейкой.
Что бы ни говорили по поводу будущего Крыма Навальный, Ходорковский (а также Владимир Путин, Петр Порошенко, Эдуард Лимонов, Аркадий Бабченко, Виталий Портников и Мустафа Найем), их ответы следует понимать единственным образом: ничего они про это будущее не знают. Можно только попытаться представить себе условия, при которых про это будущее станет возможно хоть что-то понять. Это случится, когда Россия не будет больше исходить из предпосылки, что она вправе как угодно перекраивать карты окружающих ее стран и ничего ей за это не будет. Когда единственным политическим предложением Украины для жителей Крыма перестанет быть предложение помочь с переездом в Иркутск или Ярославль. Когда станет возможным хоть какой-то разговор между Крымом и Украиной, состоящий не только из слов «бандеровцы» и «предатели». Когда, наконец, Россия и окружающие ее страны договорятся друг с другом о том, как могут люди чувствовать себя русскими, говорить на русском языке, ощущать принадлежность к российской истории, сохранять естественную связь с Россией, — не находясь при этом в ее государственных границах; возможен ли русский мир, не входящий формально в состав России.
Подозреваю, что до момента, когда такой разговор станет возможным, должны пройти годы, если не десятилетия. Не уверен, что мы с вами (или высказывающиеся по этому поводу сегодняшние политические хедлайнеры) до этого времени доживем, — но верю, что где-то среди нас уже есть люди, способные разрушить эту проклятую Стену. Просто они сами еще об этом не знают.
