«Я остался жить, а Гитлер — нет»

Эдгар Фейхтвангер — выпускник Кембриджа, профессор истории в университете Саутгемптона, племянник и единственный наследник одного из самых известных немецкоязычных еврейских писателей Лиона Фейхтвангера. Но для студентов он — «тот самый еврейский парень, который жил по соседству с Гитлером» более 80 лет назад.

Как часто вы видели Адольфа Гитлера?

Я видел его лицом к лицу только однажды. Это было в начале 1930-х, я как раз гулял с няней возле нашего дома в Мюнхене, когда он вышел из своей виллы. Он заметил меня и посмотрел мне прямо в глаза. Я помню, на нем было его знаменитое пальто-макинтош с широким поясом и шляпа. Несколько человек, которые проходили мимо, подняли руку в характерном жесте, произнеся «Heil Hitler». В ответ он приподнял шляпу и сел в ожидающий его черный «мерседес».

Вам было тогда восемь лет. Вы понимали, кого встретили?

Конечно, понимал. Как только Гитлер переехал в наш район на окраине Мюнхена, все начали об этом говорить. А переехал он в 1929  году, как раз когда его партия начала стремительно набирать популярность. До этого он жил в скромном доме в центре Мюнхена, и вот вдруг лидер национал-социалистической партии переезжает в роскошную виллу в самом дорогом районе города — это казалось странным шагом. А в первый раз я услышал о Гитлере, когда моя мать сказала: «Сегодня молока не будет. Молочник сказал, что ему пришлось оставить все молоко на вилле Гитлера».

Но вы не испугались, встретившись с ним лицом к лицу?

Тогда я не относился к этому серьезно. Наверное, если бы я об этом задумался, я бы испугался, но тогда мне просто было любопытно. И знаете, даже сейчас на самом деле как-то странно думать, что человек, которого ты видел почти каждый день, ответственен за то, что мир перевернулся с ног на голову. Я и сейчас, когда студенты спрашивают меня, каким был Гитлер, склонен отвечать, что он был обычным человеком, которого история сделала необычным.

Я проходил мимо его виллы на Принцрегентплац, 16 каждый день по дороге в школу и обратно. Чаще всего Гитлер приезжал в Мюнхен на выходных. Это можно было понять по припаркованным машинам возле его виллы. Сам он сначала приезжал на трехколесном мотоцикле — услышав звук мотора, я бежал посмотреть в окно, как проходящие мимо приветствовали его.

Я отлично помню, как на волне роста популярности Гитлера возле его дома появлялось все больше и больше черных «мерседесов», из которых выходили одетые в черное телохранители СС. Весь первый этаж его дома был отдан им. Когда Гитлер собирался уезжать, они, как тараканы, выходили из дома и занимали свои места в машинах. Потом наконец выходил сам фюрер, садился рядом с шофером, и машина, гудя мотором, уезжала. Очень быстро нам было запрещено появляться на той стороне улицы, где стояли его машины. Потом все эти кадры с черными «мерседесами» появлялись в местных газетах. Я помню, как в школе учительница заставляла нас вырезать портреты Гитлера из газет и рисовать свастику на каждой странице. И это было только самое начало 1930-х. У нас была такая прогрессивная учительница, я ее не очень любил, но старательно выводил свастики…

В округе что-то было известно о личной жизни фюрера?

Я помню, как все шепотом обсуждали скандальное самоубийство племянницы Гитлера на этой самой вилле. У нее был с Гитлером роман. Он тогда был очень расстроен. Тогда же он познакомился с Евой Браун, которая работала ассистенткой у фотографа Генриха Гофмана, жившего по соседству. Поговаривали, она часто загорала голой на крыше, оттого наши горничные и прислуга (все отменные католички) ее недолюбливали. Так или иначе, Гитлер стал чаще навещать Гофмана. Тогда между Евой и Гитлером завязался роман. Об этом, конечно, нельзя было говорить в открытую, но все об этом знали.

Ваш отец был очень известным издателем еврейского происхождения, дядя — один из самых знаменитых еврейских писателей. Ваша семья ощущала надвигающуюся опасность?

Поначалу нет. Мы жили очень открыто, у отца постоянно гостили писатели и издатели, постоянно собиралась богема, обсуждая все подряд. Я сам помню, как передавал книги от отца Томасу Манну. И кого там только не было! Все начало приобретать серьезный характер, когда дядя Лион опубликовал свой роман «Успех», в котором по сути описывал нацистскую партию и самого Гитлера в сатирическом образе Руперта Кутцнера. Гитлер этого не мог простить. Роман стал бестселлером как раз в то время, когда национал-социалистическая партия стала второй по размеру в парламенте.

И ваша семья не предприняла никаких шагов, чтобы уберечь себя?

Я помню, как отец съездил к дяде в Берлин, чтобы прочесть черновик романа. Вернулся он с мыслью, что это может плохо кончиться. Но мы тогда надеялись на какое-то чудо, хотя все чувствовали, что надвигалась катастрофа.

Вы помните «Хрустальную ночь»?

Да, конечно. Мы проснулись ночью от стука в дверь. Это было гестапо. Моего отца забрали. Забрали также одного из его братьев, а Лион — успел спрятаться. Потом приехали и забрали все книги отца. По-немецки это называлось «обеспечить книгам безопасность». Шесть недель мы провели в страхе и неведении. Я не мог ходить в школу, мы просто сидели дома, зная, что каждый день они могут вернуться и просто застрелить нас, и никто ничего не сможет сделать. Вдруг отца отпустили, он вернулся, уставший, больной, но живой. Пора было уезжать.

Почему вы решили эмигрировать именно в Великобританию?

Честно говоря, сегодня мне это кажется странным выбором. Рациональнее было бы поехать в Швейцарию, но тогда моя семья узнала, что за тысячу фунтов стерлингов можно приобрести въездную визу в Великобританию. При помощи родственников мы это сделали и в 1939-м покинули Германию, купив билет в один конец.

Сложно было начинать жизнь заново?

И да, и нет. Я знал, что хочу стать историком, и поступил в Кембриджский университет. Судьба тесно связала меня с Англией. Я женился здесь на девушке, чей отец был, кстати, одним из командующих во время высадки десанта в Нормандии. Здесь родились мои дети. В этом доме, где мы с вами находимся, я живу уже почти 50 лет. Немалый срок…

Вы никогда не хотели вернуться?

Нет. Я уже чувствую себя англичанином. Хотя я возвращался на небольшие промежутки времени несколько раз. Был, кстати, на той самой вилле Гитлера…

И что вы почувствовали?

Что и вилла, и я пережили его. Это приятное чувство, поверьте. Еще меня поразило, что лестница там точно такая же, какая была в нашем доме. Не знаю почему, но меня это задело.

И все? Все так просто?

В итоге — да. Сложными бывают обстоятельства. Гитлер — это впечатляющий пример того, как обстоятельства могут сделать обычного человека опасным для всех, для вас и для меня.

В ваших книгах вы пишете, что стали известным среди ваших студентов как «человек, который жил по соседству с Гитлером». Это вас не задевает?

Да, это не самое завидное «звание» я приобрел, когда я преподавал политическую историю в университете Саутгемптона — читая курс о мировых диктаторах, просто невозможно было спрятать тот факт, что я жил по соседству с Гитлером.

Но знаете, сегодня даже многие жители Германии начинают как-то особенно ко мне относиться, когда узнают, что я видел Гитлера в самых разных обстоятельствах, что он был частью моей ежедневной жизни и что я пережил эти обстоятельства. Но я ничего не имею против этого звания. По сути, Гитлер окружает меня. Каждый день мне приходят книги, написанные о нем. Да, вероятно, я такой живой «остаток» того времени. Но для меня самое важное то, что я остался, а он — нет.